Яжмать устроила скандал в служебном купе: „Вы не любите детей!“
- 10:00 22 сентября
- Николай Постников
У каждого проводника рано или поздно наступает момент, когда он ловит своё отражение и спрашивает: «А зачем я сюда пришёл?» У меня этот кризис случился в июле, под Ростовом. Жара — +38. Тень, по сути, была только на бумаге — на перроне её никто не видел: все спасались в вагонах.
Мы с напарником Валеркой только что прицепились к составу. Пот градом, одежда мокрая, настроение как пыль под ногами. Пассажиры копошились на платформе, словно раки в кипятке.
— Главное, чтоб без детей, — философски бросил Валерка. — Ребёнок в поезде — это как голубь на балконе: вроде мило, пока не начнётся неожиданность.
И тут объявилась она.
Женщина чуть за тридцать, в клетчатом платье, в соломенной шляпке, с младенцем на руках. Тот вопил так, будто его только что достали из духовки. Рядом семилетняя девчонка — с мороженым и взглядом буфетчицы, привыкшей к шумной публике. Позади — чемодан, сумка с торчащими ушами, огромный плюшевый динозавр и мужик с лицом, где читались усталость, тоска и ипотека.
Женщина схватилась за меня, будто я был её последним шансом:
— Здравствуйте. Купе у нас есть, всё в порядке. Но ребёнок... он мечтает. С малых лет интересуется, где живут проводники. У нас вся семья железнодорожная. Можно, он посидит немного у вас? Посмотрит, потрогает кнопки, заглянет в служебку. Для него это будет воспоминание на всю жизнь.
Я опешил. В инструкциях пункт «что делать, если ребёнок-археолог лезет в твои вещи» не предусматривался. Валерка молча отвернулся и сделал вид, что чайник требует капитального ремонта.
— Ну пожалуйста, — не отставала мать. — Он в восторге от вашей профессии. На день рождения просил фуражку и игрушечный поезд.
Мальчишка глядел на меня так, как фанаты смотрят на кумира. Я сдался.
Влетев в купе, он устроил ревизию: открыл тумбочку, нашёл коробку с сахаром, пересчитал вилки. Потом полез к панели связи, и я с криком оттащил его от кнопки экстренного торможения.
— Нельзя! — гаркнул я.
— А почему? — удивился он.
— Потому что это рабочее место. Тут мы живём.
— А! Значит, я у вас в гостях! — обрадовался он.
Я понял: партию я проиграл.
Чуть позже ввалились сестра и мама. Девочка села в кресло, делала селфи в пластиковых наушниках с ушками, мать выгрузила рюкзак, кулёк с помидорами и печенье.
— Чаю нам можно? — будто между прочим спросила она.
— У вас же купе есть, — напомнил я.
— Но у вас веселее и прохладней. А соседи скучные: один вообще айтишник, сидит с арахисом и молчит.
Я позвал начальника поезда. Он осмотрел бардак — дети, печенье, динозавр, мама на подушке — и развёл руками:
— Льготница. Не связывайся. Потом себе дороже будет.
— Но ребёнок уже два раза пытался разобрать кипятильник!
— Ну так потом соберёшь, — философски ответил он.
Весь вечер они торчали у нас. Мальчик пел импровизированный хит про поезд из двух слов: «поехали» и «мама». Девочка лепила из хлеба фигурки. Мать пила чай и рассказывала, как однажды ехала с козой в Сочи. Муж к тому времени уже ушёл в себя с подушкой и, похоже, обратно не вернулся.
К ночи я решился:
— Простите, но это служебное помещение. Правила запрещают.
— А человечность по каким правилам? — резко парировала мать. — Я двоих родила, налоги плачу, а вы мне — «выйдите»?!
— Я…
— Всё, хватит! — она поднялась. — Я вас запомню. Будет жалоба. Вы просто ненавидите детей.
— Детей люблю, — вздохнул я. — Но не на своей рации и не с печеньем на документах.
Мальчик разревелся. Девочка тоже завыла. Женщина посмотрела на меня, словно я сжёг её кошелёк.
— Вот вам кара. Никогда ваш чай больше не будет вкусным, — прошипела она.
На станции Калач пришли полицейские. Растерялись: кого забирать?
— Её, — шепнул я.
— А что натворила?
— Слишком настойчивая.
— Да ну. Просто мама. Пусть едет.
Я взмолился:
— Пусть едет. Только не у меня. В своём купе, умоляю.
Её уговорили вернуться на места. На прощание мать сказала сыну:
— Запомни, малыш: у проводников внутри холод. Поэтому чайник у них всегда кипит.
Когда дверь закрылась, Валерка молча протянул мне кружку:
— Держи. Служебный чай. С привкусом горечи.
Я пил и думал: может, правда я не люблю детей?
Нет. Просто они любят слишком ярко. И слишком шумно.
Читайте также: